Детские годы — важный этап в жизни каждого человека. В эту пору формируется его личность, происходит становление характера и создаётся модель поведения. Ключевую роль в этом процессе играют родители.
Отец будущего поэта Михаила Лермонтова, Юрий Петрович обучался в первом кадетском корпусе, потом служил в Кексгольмском пехотном полку и в 1819 году 7-го ноября вышел в отставку в чине капитана. Он жил в своей маленькой деревеньке, в Ефремовском уезде Тульской губернии. Рядом с его деревенькой было большое село Васильевское, богатое имение Арсеньевых.
Михаил Васильевич Арсеньев, владелец Васильевского, был женат на Елизавете Алексеевне Столыпиной, выдающейся женщине. Арсеньевы и Столыпины были родовитые, столбовые русские дворяне, владевшие многими поместьями в Тульской, Пензенской и Саратовской губерниях.
Когда Юрий Петрович обитал в своей деревеньке, Елизавета Алексеевна Арсеньева, урождённая Столыпина, была уже вдовой и жила в Васильевском со своей единственной дочерью Марией Михайловной.
Мария Михайловна, девушка очень чувствительная и мечтательная, любившая живопись, поэзию и музыку, как-то встретилась с красавцем Ю.П.Лермонтовым, познакомилась с ним и полюбила его. И мать и сановитые родственники были против этого брака; но Мария Михайловна вышла замуж за Юрия Петровича, и они искренне любили друг друга.
Мария Михайловна жила недолго. Она была хрупкой, нежной, часто болела. Ради лечения Лермонтовы переехали в Москву, где в 1814 году второго октября в доме генерал-майора Толя, что у Красных ворот, родился у них сын Михаил, который крещён был 11 октября в церкви Трех Святителей. Не прошло и трёх лет после рождения будущего поэта, как 24 февраля 1817 года, мать его скончалась. Бабушка Елизавета Алексеевна, любя страстно внука, отобрала его от отца и увезла в своё дальнее поместье в село Тарханы, Пензенской губернии, Чембарского уезда.
Таким образом, ребёнок в самом раннем детстве лишен был и материнской ласки, и отцовской любви, и всю свою недолгую жизнь страдал от одиночества, искал родной души и так и не нашел её.
Он сохранил благоговейное, исполненное любви воспоминание сына о своём отце, и пред ним всегда и всюду восставал милый и дорогой образ его любимой матери. Он всю жизнь не мог забыть, как мать пела над его колыбелью. Песня эта в детские годы вызывала у него слёзы; приятный голос матери слышался ему позднее и на дальнем Кавказе; чуткий слух его никогда не терял знакомого мотива. Раннее лишение матери и отца вызвало потом у поэта появление горьких стихотворных строк.
Бабушка сильно любила внука, не скупилась в расходах на его воспитание, тратила по четыре тысячи в год на обучение разным языкам и сильно баловала его. В Тарханах он окружён был исключительно женским обществом. Зимой по вечерам Миша просиживал в детской со старушкой-немкой, его бонной, и горничными девушками. Девушки пели мальчику песни про волжских разбойников. Старушка-бонна рассказывала древние легенды про подвиги рыцарей, закованных в брони, разные похождения карликов и великанов, про борьбу с чудовищами, — и его воображение наполнялось чудесами дикой храбрости и мрачными картинами; пред ним проносились видения не только во сне, но и наяву. Он разлюбил игрушки и начал мечтать.
В нём рано проснулось необычайно живое воображение, оно тянуло его к величавым, мрачным образам, ко всему бурному, героическому. Это настроение часто сменялось тихой мечтательностью. Чуткий, внимательный, пылкий Миша Лермонтов страстно любил природу, и барская усадьба в селе Тарханы, где прошло его раннее детство, являлась для него приятным уголком, — тут, вдали от пыльной дороги тянулся большой парк, замыкавший собою прекрасный сад с оранжереями и теплицами, и всюду были чудные цветы…
Но при всей мечтательности, при всей склонности к грусти и ранней тоске, натура у Миши была энергичная, твердая и стремительная, что подчас проявлялось в детстве в резких шалостях.
Детские годы Лермонтова, протекавшие без любимых родителей, были осложнены и болезнью мальчика. Миша Лермонтов всё своё детство страдал золотухой. Болезнь эта хотя и ослабила его тело, но развивала в душе нравственную силу. Он рано сосредоточился, ушёл в себя и приучился думать. Из-за болезни, не имея возможности развлекаться обыкновенными детскими забавами, Миша начал искать их в самом себе. Воображение для него стало новой игрушкой. Он воображал себя волжским разбойником, среди синих и студёных волн, в тени дремучих лесов, в шуме битв, в ночных поездках при звуке песен, под свист волжской бури. Он побеждал страдание тела грёзами души, но этих грёз никто не мог понять.
Ему только девять лет от роду, а он уходит в себя, никому не поверяет своих страданий, своих огорчений. Нет у него друзей, сверстников. В нём развивается самоуверенность и неприятие окружающей жизни. Он одинок и несчастлив; всякое одиночество и чужое несчастье кажется ему своим. Он считает себя чужим среди людей, и вместе с тем жаждет и ищет родной души, одинокой и страдающей.
Когда Михаилу исполнилось десять лет, бабушка повезла его на кавказские воды, для поправки здоровья. Настроение мальчика, с самого детства мечтательное, часто мрачное, теперь получило новый импульс, — Кавказ овладел им всецело и на всю жизнь. Потом он часто, в радостях и муках, уносился мыслью к родному его душе Кавказу.
Скалы, горы, уходящие в облака, до последних дней (нить жизни его была оборвана разом среди этих же ущелий), говорили ему о далёкой горной Шотландии, родине его предков, об отважных сынах гор, свободных и вольных, как горные орлы.
Осенью 1825 года Миша Лермонтов с бабушкой возвратился из Пятигорска снова в Тарханы.
Как выглядел мальчишкой Лермонтов? Смуглый, подвижный, с чёрными, блестящими глазами, мечтательно задумчивый Мишель, как его звали тогда, в зелёной курточке, с клоком светлых волос, падавших на лоб, резко выделявшихся в шапке чёрных, как смоль, волос, хотя и был мал ростом, но не походил на ребёнка его лет.
Он уже переписывал в толстую тетрадь интересовавшие его стихи, многие из них пересказывал по-своему. С этого времени и началось его учение. При нём уже были высокий, сухощавый француз Копэ и грек, бежавший из Турции в Россию. Но ни грек, ни греческий язык Мише не полюбились. Француз Копэ тоже мало привязал его к себе и к французскому языку, так что в детской тетради Мишеля встречается очень мало французских стихов.
Детские сны у Миши Лермонтова были особенные, не ребяческие. Так он рассказывал позднее, вспоминая о своём детстве: «Я помню один сон, когда я был ещё восьми лет. Он сильно подействовал на мою душу. В те же лета я один раз въехал в грозу куда-то и помню облако, которое небольшое, как бы оторванный кусочек чёрного плаща, быстро неслось по небу: это так живо предо мною, как будто вот теперь вижу. Когда я ещё был мал, я любил смотреть на луну, на облака, которые, как рыцари в шлемах, теснились вокруг неё – будто полные беспокойства».
Фантазия юного Лермонтова богата. Он с детских лет мыслит уже образами, сравнениями, в нём живёт душа могучего поэта. Он владеет тонким прирождённым чутьём живых, стройных созвучий, и потому прежде всего его захватывают пленительные стихи Пушкина и мягкая грусть поэзии Жуковского.
Одиннадцатилетний Миша полностью переписывает в свою тетрадь «Бахчисарайский фонтан» Пушкина, туда же им списан и «Шильонский узник» Жуковского.
Сердце этого мальчика – чувствительное, тоскующее, неудовлетворённое, оно жаждет простора и воли, стремится к пленникам, узникам, понимает страдания людей и живёт ими.
Так шла жизнь его в Тарханах.
Детские годы Лермонтова шли своим чередом…